О (двух) волях и свободных действованиях Господа нашего Иисуса Христа.
Так как во Христе — два естества, то утверждаем, что в Нем — и две естественные воли и два естественных действования. А так как ипостась двух естеств Его — одна, то утверждаем, что Один и Тот же хочет и действует естественно — по обоим естествам, из коих, в коих и кои — Христос Бог наш; но желает и действует не раздельно, но соединенно, ибо желает и действует в каждом из обоих естеств, с участием другого из них. Ибо у кого сущность одна и та же, у того и желание, и действование — одни и те же; у кого же различна сущность, у того различны и воля, и действование. И наоборот: у кого желание и действование — одни и те же, у того и сущность — одна и та же; у кого же различны желание и действование, у того и сущность различна [1].
Потому-то во Отце и Сыне и Святом Духе из тождества действования и воли познаем тождество естества. А в божественном домостроительстве из различия действований и воль познаем и различия естеств, а зная о различии естеств, исповедуем вместе и различие воль и действований. Ибо как число естеств Того же Самого и единого Христа, — если о нем мыслить и говорить благочестиво, — не разделяет единого Христа; но удостоверяет сохраняющееся и в самом соединении различие естеств, — так и число существенно присущих Его естествам воль и действований, — ибо Он желал и действовал для нашего спасения по обоим естествам, — не вводит разделения, — да не будет! — но доказывает сохранение, — и только. Ибо воли и действования мы называем естественными, а не ипостасными. Говорю же о самой силе желания и действования, по коей хочет и действует хотящее и действующее. Если мы признаем воли и действования личными свойствами, то вынуждены будем сказать, что три Лица Святой Троицы различаются между собой по воле и деятельности.
Должно знать, что не одно и то же — хотеть и хотеть каким-либо (определенным) образом. Хотеть вообще, как и видеть вообще, — принадлежность естества, ибо свойственно всем людям. Хотеть же каким-либо (определенным) образом — принадлежность уже не природы, но нашего свободного выбора, — как и видеть так или иначе, хорошо или худо. В самом деле, не все люди одинаково хотят и не одинаково видят. То же будем принимать и относительно действований. Ибо хотеть, видеть, действовать каким-либо (определенным) образом есть способ употребления воли, зрения и действования, свойственный одному только пользующемуся (этими способностями) и отделяющий его от прочих, соответственно тому или иному различию [2].
Итак, хотеть вообще называется волею, или способностью хотения; и это есть разумное стремление и естественная воля. Хотеть же каким-нибудь (определенным) образом, или то, что подлежит хотению, (предполагает) предмет хотения и хотение по свободному выбору (θελημα γνωμικον). Что по природе способно хотеть, то называется имеющим свойство хотеть. Например, естество божеское, как и человеческое, способно хотеть. Хотящий же есть тот, кто пользуется своею волею, или определенное лицо, — например, Петр.
Поэтому, так как Христос — един, и ипостась Его — едина, то один и тот же Хотящий и так, как свойственно Богу, и так, как свойственно человеку. А так как Он имеет два естества — способные хотеть, потому что они разумны, ибо все разумное и способно хотеть (вообще), и имеет свободу выбора (определенных предметов), — то мы скажем, что в Нем — две воли или два естественных хотения. Он — Тот же Самый — способен хотеть по обоим естествам Своим, ибо Он воспринял естественно присущую нам силу хотения. И так как Христос — один и Хотящий соответственно каждому из двух естеств — один и тот же, — то мы должны сказать, что предмет желания в Нем — один и тот же. И это не потому, что Он хотел только того, чего хотел по природе — как Бог, — ибо не свойственно Божеству хотение есть и пить и подобное; но имел и такие хотения, кои относились к составным принадлежностям природы человека, без противоречия свободе выбора, но вследствие свойства естеств. Ибо тогда Он естественно хотел этого, когда хотела и Божественная воля Его, и позволяла плоти страдать и делать то, что ей было свойственно.
А что хотение присуще человеку по природе, ясно из следующего. За исключением божественной жизни, есть три рода жизни: жизнь растительная, чувствующая и разумная. Жизни растительной свойственно движение, способствующее питанию, росту, рождению. Жизни чувствующей свойственно движение, соответствующее природному влечению; жизни разумной и рассуждающей — движение свободное. Итак, если растительной жизни по природе принадлежит движение, способствующее питанию, и чувствующей жизни — движение, соответствующее природному влечению, то, следовательно, по природе же жизни разумной и рассуждающей принадлежит движение свободное. Свободное же действование есть не что иное, как хотение. Поэтому Слово, сделавшись плотию одушевленною и рассуждающей, и имеющей свободное действование, стало и способным хотеть [3].
Далее. Что принадлежит природе, тому нет нужды учиться. Ибо никто не учится мыслить или жить, или испытывать голод или жажду, или спать. Но и хотеть мы не учимся. Следовательно, хотеть — свойственно природе. И еще: если в существах бессловесных природа управляет, то в человеке, движущимся свободно, соответственно своему хотению, — она (сама) служит началом управляемым. Следовательно, человек способен к хотению по природе. И еще: если человек сотворен по образу блаженного и пресущественного Божества, а Божие естество по природе имеет способность свободного выбора и хотения, — то, следовательно, и человек, как образ Его, по природе имеет способность свободного выбора и хотения. Ибо отцы определили способность свободного выбора как хотение.
Притом, если способность хотеть присуща всем людям, и (нельзя сказать), что одним она присуща, а другим не присуща, а что усматривается во всех вообще, то характеризует естество в неделимых того же рода, — то, следовательно, человек по природе обладает способностью хотения [4].
И опять: если естество не терпит ни прибавления, ни убавления, способность же хотеть принадлежит равно всем (людям), а не так, что одним — в большей степени, а другим — в меньшей, — то, следовательно, человек имеет способность хотения по естеству. Отсюда, если человек имеет способность хотения по естеству, то и Господь, не только как Бог, но и поскольку соделался человеком, имеет способность хотеть по естеству. Ибо, как воспринял Он наше естество, так воспринял в естестве и нашу волю. И поэтому отцы выражались, что Он отпечатлел в Себе Самом нашу волю.
Если воля не есть принадлежность естества, то она — или принадлежность личности, или противна естеству. Но если бы воля была принадлежностью личности, то Сын имел бы волю, отличающуюся от воли Отца, ибо личное свойство характеризует только одно лицо. А если бы воля была противна естеству, то она означала бы выпадение из естества. Ибо то, что противно естеству, разрушительно для того, что соответствует естеству [5].
Бог и Отец всего имеет хотение или как Отец, или как Бог. Но если бы Он имел хотение как Отец, то оно было бы иным по сравнению с хотением Сына. Ибо Сын — не Отец. Если же Он имеет хотение как Бог, а и Сын есть Бог, и Дух Святый есть Бог, — то, следовательно, хотение есть принадлежность естества, то есть естественно. Еще. Если в чем, — как говорят отцы, — воля одна, в том и сущность одна, и если бы при этом во Христе была бы одна воля — как Божества Его, так и человечества, — то и сущность их была бы одна и та же [6].
И наоборот: если, — как говорят отцы, — различие естества не могло бы проявиться в едином хотении, то необходимо (одно из двух): или чтобы говорящие о едином хотении не полагали во Христе различия естеств, или не говорили о едином хотении.
И далее. Как говорит божественное Евангелие, Господь, придя в области Тира и Сидона и вшед в дом, никогоже хотяше, дабы его чул: и не може утаитися (Мк. 7, 24). Если божественное хотение Его всемогуще, Он же не мог утаиться, хотя и хотел, — то, следовательно, Он не мог, восхотев, как человек, и (вообще) имел способность хотения, как человек [7].
И еще говорит (Евангелие): пришедши на место, глагола: жажду (Ин. 19, 28). И даша Ему вино с желчию смешано: и вкуш, не хотяше пити (Мф. 27, 34). Итак, если Он возжаждал, как Бог, и вкуш, не хотяше пити, то, следовательно, и страданию Он был подвержен, как Бог, ибо жажда и вкушение — страдательное состояние. Если же Он возжаждал не как Бог, то, без сомнения, — как человек, и вообще, как человек, имел способность хотения.
И блаженный Апостол Павел говорит: послушлив быв даже до смерти, смерти же крестныя (Флп. 2, 8). Послушание есть подчинение воли, которая существует действительно, а не той, которая — не действительна. Ибо бессловесное животное мы не назовем послушным или непослушным. Сделавшись же послушным Отцу, Он сделался (таковым) не как Бог, но как человек. Ибо как Бог Он ни послушен, ни непослушен, так как это свойственно подчиненным существам, как говорит богоносный Григорий. Следовательно, Христос как человек обладал способностью хотения [8].
Называя хотение естественным, мы разумеем хотение не вынужденное, но свободное. Ибо если оно — разумное, то непременно и свободное. Не только божеское и несотворенное естество не терпит никакого принуждения, но также и разумное сотворение. А это очевидно: Бог, будучи по естеству благим, по естеству — Творцом, по естеству — Богом, не есть таков вследствие необходимости. Ибо кто может принуждать Его? [9].
Должно знать, что о свободе говорят в различных смыслах иначе — в отношении к Богу, иначе — в отношении к ангелам, и (еще) иначе в отношении к людям. Ибо в отношении к Богу (это слово должно быть понимаемо) в значении вышеестественном. В отношении к ангелам — так, что выполнение следует непосредственно за склонностью и совершенно не допускает промежутка времени. Ибо в самом деле, имея свободу по природе, ангел пользуется ею беспрепятственно, не испытывая ни противодействия со стороны тела, ни нападения совне. В отношении же к людям — в том смысле, что по времени склонность мыслится прежде выполнения. Ибо, хотя человек и свободен, и свободу имеет по природе, однако же имеет и приражение со стороны дьявола, и (противодействующее) движение тела. Итак, по причине этого приражения и тяжести тела выполнение у него запаздывает по сравнению со склонностью. Итак, если Адам послушался (обольстителя) добровольно и вкусил потому, что захотел (этого), то, следовательно, прежде всего в нас (от греха) пострадала воля. Если же прежде всего пострадала воля, а ее, однако, не восприняло, вместе с естеством, воплотившееся Слово, — то, следовательно, мы не освободились от греха [10].
Еще. Если способность свободного хотения, свойственная нашему естеству, есть дело Его, а воплотившееся Слово ее не восприняло — то или потому, что пренебрегло своим созданием, как нехорошим, или потому, что по зависти к нам не хотело уврачевать этой способности, нас лишая совершенного исцеления, а Себя Самого показывая подверженным немощи, так как или не хотело, или не могло совершенно спасти нас.
С другой стороны, невозможно говорить о чем-либо одном, составленном из двух воль, подобно тому, как говорим об (одной) ипостаси, состоящей из (двух) естеств. Во-первых — потому, что сложение допускают предметы, существующие самостоятельно и созерцаемые в собственном, а не в другом смысле. Во-вторых — если допустим сложение воль и действований, то будем вынуждены говорить о сложении и других естественных свойств, — (например), созданности и несозданности, видимости и невидимости, и тому подобного. Да и как назвать волю, сложенную из двух воль? Ибо невозможно сложенное называть именем тех предметов, из коих оно составлено. Ибо иначе и сложенное из (двух) естеств должны будем называть естеством, а не ипостасью. Притом, если будем признавать во Христе единую сложную волю, то, в отношении воли, различим Его от Отца, ибо воля Отца не сложна. Итак, остается одну только Ипостась Христа признать сложною и общею — как естествам, так и естественным свойствам Его [11].
О свободном выборе и свободном решении в собственном смысле в отношении к Господу говорить невозможно. Ибо свободный выбор есть расположение к тому, что подвергалось обсуждению, (наступающее) после исследования и обдумывания относительно неведомого предмета, т. е. после совещания и суждения (о нем). За ним (следует) свободное решение, которое выбирает для себя и предпочитает одно другому. Господь же, будучи не простым человеком, но вместе и Богом, и зная все, не имел нужды ни в рассматривании или в исследовании, ни в совещании, ни в суждении. Он по природе имел склонность к добру и отвращение ко злу. Так говорит и пророк Исайя: прежде неже разумети отрачати изволити злая изберет благое: зане, прежде неже разумети отрочати благое или злое, отринет лукавое, еже избрати благое (Ис. 7, 15–16). Слово прежде показывает, что Он не как мы, вследствие изыскания и обдумывания, но, будучи Богом и Божески став существовать по плоти, то есть ипостасно соединившись с плотию, в силу самого бытия Своего и всеведения, владел благом по Своей природе. Ибо добродетели естественны и во всех естественно и равно находятся, хотя и не все мы в одинаковой степени делаем то, что сообразно с природой. Ибо через преступление мы ниспали из естественного состояния в противоестественное. Господь же снова возвел нас из противоестественного состояния в естественное. Ибо это означают слова: по образу и по подобию (Быт. 1, 26). Равным образом и подвижничество, и подвижнические труды измышлены не для приобретения добродетели, как привносимой совне, но для того, чтобы мы свергли с себя чуждый и противный природе порок. Подобно этому, мы достигаем того, что проявляется естественный блеск железа, — с усилием удаляя ржавчину, находящуюся на железе, которая для него не естественна, но произошла от нерадения.
Впрочем, должно заметить, что слово γνωμη имеет много оттенков и значений. Иногда оно значит увещание, наставление, как говорит божественный Апостол: о девах повеления Господня не имам, совет же (γνωμην) даю (1 Кор. 7, 25). Иногда же означает совещание, — например, когда пророк Давид говорит: на люди Твоя лукавноваша волею (γνωμην) (Пс. 82, 4), иногда же — приговор, как у Даниила: о чесом изыде изречение (γνωμη) безстудное cue (Дан. 2, 15). А иногда означает веру, мнение или образ мыслей, — и, вообще говоря, слово γνωμη употребляется в двадцати восьми значениях [12].
[1] Лев Великий, письмо XXVIII, к Флавиану, гл. 4 Migne, s. lat., t. LIV, col. 768. Василий Великий, письмо 189-ое. Migne, s. gr„ t. XXXII, coll. 692 — 696. Перевод Моск. Дух Акад., ч. VII (1892), стр. 24–27.
[2] Максим Исповедник, Диалог с Пирром. Migne, s. gr., t. XCI. col. 289, 292.
[3] Максим Исповедник, Диалог с Пирром. Migne, s. gr., t. XCI col. 301.
[4] Максим Исповедник, там же. Migne, 304.
[6] Григорий Нисский, Антирретик против Аполлинария.
[7] Максим Исповедник, Диалог с Пирром. Migne, 321.
[8] Максим Исповедник, Диалог с Пирром. Migne, 321.
[9] Максим Исповедник, Диалог с Пирром. Migne, 293.
[10] Максим Исповедник, Диалог с Пирром. Migne, 325.
[11] Максим Исповедник, Диалог с Пирром. Migne, 296.
[12] Максим Исповедник, Диалог с Пирром, Migne, 312.